Кабачок "13 стульев". Разговоры обо всём, без политики. ⇐ Гримёрка

[Мастер]

Здравствуйте, только вчера зарегестрировался и увидел, что нехватает подобной темы. Здесь можно выпить, закусить и о бо всём поговорить. Самая большая роскошь, это человеческое общение. Если по неопытности создал ненужную и вредную для форума тему, прошу её удалить, но желательно без автора.

[Мастер]

Здравствуйте. С вашего разрешения продолжу пожалуй, хотя уже понимаю, что общаться в теме, практически некому, но но это незначит, что люди небудут просто её читать и получать хоть какойто позитив. Гастроли провинциального театра, последний спектакль, трезвых нет.
шекспировская хроника, шестнадцать трупов на сцене. Финал. Один
над телом другого. И там такой текст в переводе Щепкиной-Куперник:
"Я должен был увидеть твой закат, иль дать тебе своим полюбоваться". То
есть один из нас должен был умереть.
И артист говорит:
- я должен был увидеть твой...
И он текст забыл, надо выкручиваться, по смыслу, а это стихи, проклятье,
но он выкрутился! Как поэт! Он сказал:
- Я должен был увидеть твой... конец!
И задумчиво спросил:
- Иль дать тебе своим полюбоваться?..
И мертвые поползли со сцены...

[Мастер]

Здравствуйте. Продолжим помолясь. Яблочкину попросили однажды отбить талантливого студента от армии. Набрали номер военкома, дали ей трубку. «С вами говорит, — величественно начала она, — народная артистка Советского Союза, лауреат Сталинской премии, председатель всероссийского театрального общества, актриса Малого театра Александра Александровна Яблочкина! Голубчик, — тон меняется на проникновенный — вот беда! Друга моего детства угоняют в армию! Так уж нельзя ли оставить? Сколько ему лет? А восемнадцать, голубчик, восемнадцать!».

[Мастер]

В тридцатые годы встреча артистов Малого театра с трудящимися Москвы. Александра Александровна Яблочкина, знаменитая актриса, видный общественный деятель, с пафосом вещает: «Тяжела была доля актрисы в царской России. Ее не считали за человека, обижали подачками. Hа бенефис бросали на сцену кошельки с деньгами, подносили разные жемчуга и брильянты. Бывало так, что на содержание брали графы разные, князья...» Сидящая рядом великая «старуха» Евдокия Турчанинова дергает ее за подол: «Шурочка, что ты несешь!» Яблочкина, спохватившись: «И рабочие, и крестьяне...»

[Мастер]

Никита Подгорный, как и многие артисты Малого, любил отдыхать в Доме творчества «Щелыково» — это бывшая усадьба А. Н. Островского в Костромской области. Местом особых актерских симпатий на территории здравницы традиционно был маленький магазинчик вино-водочных изделий, в просторечии называемый «шалман». Так вот, однажды в этот шалман вдруг перестали завозить «изделия». День проходит, другой, третий — нету! Артисты, привыкшие поддерживать творческое самочувствие по нескольку раз в день, занервничали. Собирались, обсуждали ситуацию... Выход нашел Подгорный, неожиданно вспомнив про одного провинциального артиста, отдыхавшего там же об эту пору. Они вдвоем прибежали на почту, где Подгорный сурово продиктовал почтарке срочную телеграмму: «Кострома, Обком партии. Обеспокоены отсутствием вино-водочной продукции магазине Дома творчества „Щелыково“. Подписи: Подгорный, Брежнев». Почтарка в крик: «Ни в какую, — говорит, — не отправлю!» И тут ей Подгорный: «Не имеете права!» И торжественно — оба паспорта на стол. А второй‑то и вправду — БРЕЖНЕВ, черным по белому!
С великим скандалом — отправили! Через три дня было грандиозное актерское пьянство. Окрестности оглашались криками «Ура!» в честь смекалистого Никиты и тостами во славу незыблемой партийной дисциплины.

[Гость]

Заседала Яблочкина в каком‑то президиуме. Подремывала по старости, а Михаил Иванович Царев ее все под стулом ногой толкал... А как объявили ее выступление, тут уже посильнее толкнул, чтобы совсем разбудить. Яблочкина встала, глаза распахнула и произнесла: «Мы, актеры ордена Ленина Его Императорского Величества Малого театра Союза ССР!..»

[Гость]

Театральным людям хорошо знакомо имя Алексея Денисовича Дикого — замечательного актера и режиссера, незабываемого Атамана Платова в лесковской «Блохе», Генерала Горлова во «Фронте», игравшего в кино Кутузова, Нахимова и даже самого Сталина. Обладал он великолепной актерской фактурой, буйным темпераментом и, как говорят, имел большую любовь ко всякого рода земным утехам. Прошедший сталинские лагеря, не раз падавший и взлетавший, огромный и сильный, он не боялся ни Бога, ни черта — никого... кроме жены своей Шурочки, маленькой кругленькой женщины, не достававшей ему до плеча.
Старейшина театра Сатиры Георгий Менглет, бывший когда‑то студентом Дикого в театральной школе, рассказывает, как однажды тот позвонил ему на ночь глядя и тоном, не предполагающим возражений, приказал:
— Мэнг-лет, бери деньги на такси и выходи к подъезду — я тут у тебя внизу стою! Менглет выскочил — Дикий имел весьма жалкий вид: пьяный, помятый, да еще с расцарапанным лицом.
— Значит так, Мэнг-лет, — сурово сказал он, — сейчас едем ко мне! Шурочка будет скандалить, так ты скажешь ей, что я был у тебя, помогал тебе роль делать, что мы с тобой тут... репетировали... три дня... А лицо мое... скажешь, что твоя собака Ферька поцарапала! Понял, Мэнг-лет?
Георгий Павлович робко возразил, что на лице явно видны следы женских ногтей, но Дикий отрезал:
— А вот я и посмотрю, какой ты артист! Мало ли что... А ты убеди! Сыграй, как надо! Чему я тебя учил?!
Доехали, поднимаются по лестнице — Дикий все повторяет:
— Значит, ты понял, Мэнг-лет? Репетировали, то-сё...
Дикий звонит в дверь, Шурочка открывает и, не сказав ни слова, — раз, раз, раз, раз! — нахлестала Дикому по щекам. Постояв несколько секунд с закрытыми глазами, Дикий все тем же суровым менторским голосом произнес:
— Мэнг-лет! Свободен!!!

[Мастер]

В пятидесятые годы в Москве появилось некое, доселе невиданное, буржуазное чудо: винный КОКТЕЙЛЬ! Человек столь же экзотической профессии — БАРМЕН — наливал напитки в специальный бокал, подбирая их по удельному весу так, что они не смешивались, а лежали в бокале полосочками: красный, синий, зеленый... Этим занимались в одном-двух ресторанах по спецразрешению.
В одно из таких заведений зашел большой красивый человек и низким басом приказал:
— Коктейль! Но — по моему рецепту!
— Не можем, — ответствовал бармен, — только по утвержденному прейскуранту
Бас помрачнел вовсе:
— Я — народный артист Советского Союза Дикий! Коктейль, как я хочу!
Бармен сбегал к директору, доложил, тот махнул рукой: сделай, мол.
Дикий сел за столик и потребовал от официанта принести бутылку водки и пивную кружку.
— Налей аккуратно двести грамм, — приказал он. — Так, теперь аккуратно, по кончику ножа, не смешивая — еще двести грамм! Теперь по капельке влей оставшиеся сто... Налил? Отойди!
Взяв кружку, Дикий на одном дыхании влил в себя ее содержимое, крякнул и сказал официанту:
— Хор-роший коктейль! Молодец! За это рецепт дарю бесплатно. Так всем и говори: «Коктейль „Дикий“»! — и величественно удалился под аплодисменты всего ресторана.

[Мастер]

В одном из театров решили поставить спектакль по мотивам повести Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ». По задумке режиссера, для придания персонажу Джона Сильвера большей убедительности и достоверности, было бы хорошо дополнить его образ сидящим на плече живым попугаем, который, в идеале, еще должен был говорить знаменитые «Пиастры! Пиастры!». Задача, понятное дело, не из легких. Понятное дело, что для этих целей нужен был не какой нибудь волнистый попугайчик, а яркая, крупная птица. В общем стали искать варианты, подключили друзей, знакомых, знакомых знакомых...
В итоге подходящий экземпляр нашли, причем он не только внешне соответствовал режиссерским представлениям о настоящем пиратском попугае, но и содержался в интеллигентной семье, что сводило на нет опасения услышать от него ненормативную лексику. Правда, вскоре оказалось, что и заветные «Пиастры! Пиастры!» от него вряд ли удастся услышать, более того, как ни бился режиссер и другие участники спектакля, попугай вообще отказывался что либо говорить и молчал как партизан. Поскольку времени до премьеры оставалось все меньше, режиссер махнул на него рукой и решил, что пусть уже молчит, — есть живой попугай, и то хорошо.
Наступил день премьеры. Как и всегда бывает в таких случаях — в зале аншлаг. И вот, в одном из эпизодов, по случайности, рабочий сцены, готовя декорации для следующей сцены, нечаянно уронил за кулисами цепь. Услышав характерный дребезжащий звук, попугай громко и отчетливо, да еще и с соответствующим акцентом, произнес: «Тётю Сару к телефону!»
Зал валялся...

[Мастер]

Николай Крючков и Петр Алейников — на кинофестивале, среди зарубежных гостей. Крючков показывает на хорошенькую раскосую актрису:
— Петь, Петь, глянь, какая корейка то! Ох, хорошая корейка!
— Да уж че там, Коль!.. Я те скажу, Коль: корейка то хороша, да грудинки никакой! — ответил Алейников.

[Мастер]

Если ненадоел, продолжу. Однажды во время гастрольной поездки по Грузии Евгений Весник отстал от поезда. Выскочил на перрон в дорожной пижаме и тапочках, и пока торговался с продавцом привокзального киоска, поезд ушел. Ни денег, ни документов, ни знакомых... Но по странной случайности в кармане пижамы оказалась фотография, на которой Весник был снят рядом со знаменитой цыганской певицей Лялей Черной. В привокзальной милиции, куда артист обратился, сказали, что поезд будет только завтра. И тут Весник увидел, что в привокзальном скверике расположился небольшой табор. Словно по наитию, артист отправился к цыганам, показал фотографию и поразился тому, как благоговейно они относятся к своей звезде. Его тут же одели с головы до ног, подарили часы, дали денег, накормили, напоили, посадили в легковой автомобиль и отправили догонять поезд.
Вскоре после возвращения в Москву Весник отправил деньги цыганам, но те вернули их обратно телеграфным переводом.